No dawn, no day - I'm always in this twilight
In the shadow of your heart.
In the shadow of your heart.
Я же говорил...
Я же говорил тебе, что когда-нибудь мое сердце окажется под колесами твоего поезда. Когда-нибудь твоя рука разворотит мою грудь нахрен, вытащит вены капилляры воздух кровь легкие мышцы любовь грязь желание и доберется до моего сердца, я же просил не трогать мое сердце, только не сердце. И не будет больше ни слов ни звонков ни нас ни мы ни вместе ни солнца, проникающего сквозь шторы, чтобы упасть светлым отблеском на твою щеку. Ничего не останется, а потом я и вовсе исчезну. И я уже чувствую начало конца головным мозгом спинным мозгом да и вообще всем этим отсутствием мозгов в моем организме. Где-то на этом отрезке мы расстаемся. Поезда вышли одновременно из пунктов а и б навстречу друг другу по одноколейной железной дороге и никогда не встретились. Они БЛЯДЬ НИКОГДА НЕ ВСТРЕТИЛИСЬ, Дженсен. А знаешь почему? Не судьба. Вот и нам не судьба никогда быть вместе. Ты выходишь на следующей станции. Ты уже пробираешься к выходу.
Я чувствую это кончиками пальцев чувствую обратной и внутренней сторонами ладоней. Ты выходишь, Джен.
Ты уходишь.
Просто в какой-то момент начинается что-то, что разрывает нас на два отдельных существа. Мы больше не познакомьтесь, Дженсен и Джаред или пойдемте к Дженсену и Джареду или это подарок от Дженсена и Джареда. Теперь мы познакомьтесь, это Джаред, а это Дженсен и все тому подобное, глухо отдающееся болью где-то между легкими.
И без тебя в моей жизни темно и холодно. Ни звезд ни луны – ты оставил меня в темноте, в вечных сумерках. В тени твоего сердца. И мне никогда отсюда не выбраться. Я, наверное, просто вот так и буду любить тебя до последнего вздоха или может быть даже до конца света и дальше, за пределами вселенной и разума.
***
- Знаешь, - ты аккуратно завязываешь светлый галстук у меня на шее, - это вовсе не обязательно.
Обрыв проводов. На линии идет ремонт. Вы навсегда останетесь в этой электричке. Просим не паниковать и оставаться на своих местах.
Здесь ужасно душно, пот собирается под жестким воротником рубашки, придавая всему происходящему еще большее ощущение нереальной омерзительности. Когда ты наконец справляешься с галстуком, я обхватывая твою руку вокруг запястья, прижимая большой палец так, чтобы чувствовать твой пульс. После долгого времени, проведенного по-отдельности, ощущение твоей кожи, твое лицо так близко-близко, твое дыхание, твои глаза, господи твои глаза – все это врывается в меня, сносит все замки вместе с дверьми и стенами, и, кажется, я немножко забываю дышать, но это все происходит как бы внутри и ты смотришь на меня так, что становится понятно – по моему лицу ничего не видно. Ничего не видно.
- Я люблю тебя, - говоришь ты. Я могу по пальцам пересчитать те несколько раз, когда ты говорил мне главные три слова. Я наверное продал бы душу за право слышать их каждый день, каждый час своего существования.
- Знаешь, - повторяю я твои слова, - любовь это вроде как такой монстр в конце книги. Ты живешь себе, работаешь, тусуешься с друзьями, думаешь, что когда-нибудь женишься на девушке своей мечты и у вас родится толпа лохматых неуклюжих детишек. Ходишь каждый день со всеми этими мыслями – и ты счастлив, тебе ничего не надо. А потом появляется любовь, понимаешь, Дженс? Она могла быть где-то рядом. Могла, к примеру, безобидно прятаться в твоем лучшем друге. А потом – бац! И появляется. Ты не ждешь ее. Тебе хорошо без нее, а с ней – плохо. Она убивает наповал. Монстр. В конце. Книги. Сечешь, Дженс?
Я не знаю, говорю ли я это вслух или ты просто и так это знаешь. Ты только смотришь на меня этими своими охрененными невозможными глазами, я думаю про всякие там бездонные пропасти и зеленоглазых ведьм, а ты становишься на цыпочки и жарко шепчешь мне в ухо:
- Смотри не расплачься, малыш Джей, когда увидишь свою прекрасную невесту. В горе и в радости, понимаешь? Пока смерть не разлучит вас. В браке нет подвохов. Никаких монстров, Джей, верь мне.
***
На самом деле проблема в том, что я сдался. А ты и вовсе никогда за нас не боролся. Иногда мне кажется, что между нами ничего и не было. Наркотический сон. Прогулки по радуге под шуршание оберток из-под Скиттлз. Нам было хорошо вместе. Давай расстанемся. Давай останемся. Друзьями. Если хорошенько вспомнить две тысячи пятый, то становится понятно, что это была любовь с первого взгляда. С первого вздоха. С большого взрыва.
А иногда я просто замираю – на лестнице, в душе, на кухне, с бутербродом, поднесенным ко рту, и понимаю, что вот сейчас я просто сдохну от отсутствия тебя в моей жизни. Все это становится слишком невыносимо и это я, я отпустил тебя, не продолжил держать нас двоих на плаву и это все моя вина, и твоя тоже, я знаю, но ты никогда не обманывал меня – просто не говорил не обещал ничего, а я уже напридумывал там всякого, канадскую свадьбу и одобрение со стороны общественности и родителей, слезы умиления в глазах Крипке. Ну понимаешь, я же придурок, полная оторванность от реальности, это ты черт возьми должен думать о будущем, со своими вечными планами и «вернись на землю, Падалеки», а теперь мне просто тупо хочется плакать – зло и по-детски, потому что я все разрушил отказавшись принимать какие-либо решения.
И вот в такие моменты я готов набрать твой номер, примчаться к тебе, сделать что угодно, лишь бы вернуть тебя в свою жизнь (работа не считается, хотя раньше я и не подозревал, что вообще возможно избегать кого-то, с кем проводишь по пятнадцать часов в сутки). А потом я думаю – а захочешь ли ты вернуться?
И захлопываю телефон до того, как успеваю набрать твой номер.
***
Последние слова, которые я слышу от Женевьев:
- Я думала, что буду участвовать в цирке, но тут просто какой-то драмкружок.
Тогда-то я и остаюсь один. Совсем-совсем один. По сто раз на каждый бесконечный день жалею, что оставил собак у родителей. «Джаред, но они такие большие и страшные, я не смогу с ними жить!» А теперь ни ее, ни собак.
Вот так.
Дни как-то перемешиваются – дом съемки ты. Ты, ты, ты. Открываю глаза закрываю засыпаю убегаю – бесполезно. Все, кто думают, что молчание – лучшая тактика, глубоко ошибаются. Говорите. Говорите друг с другом все время. Постоянно. Обо всем. Захлебывайтесь словами, пока они не польются из вас сами собой. Я настолько не привык молчать, что теперь мне от этого физически плохо, но страх поговорить с тобой еще сильнее.
Ты был прав ничего не вышло, у нас с ней ничего не вышло, без тебя вообще ничего не имеет смысла господи да вернись же просто ко мне этот дом слишком большой и мне слишком больно. Джен?
И бывает иногда какой-нибудь разговор на Импале – мы теперь разговариваем только как Сэм и Дин, и я не знаю даже, смешно это или печально – и ты говоришь:
- Ты нужен мне. Давай сделаем это вместе.
И я забываю свою реплику и зачарованно смотрю на тебя – на пару секунд мне кажется, что это твои слова.
Твои мысли.
***
В конце апреля я не выдерживаю. Мне бы просто услышать твой голос.
- Ты у Дэн живешь?
Пожимаешь плечами.
- Да нет. В отеле.
Лихорадочно придумываю, что бы еще сказать.
- Джей…
- Джен…
Начинаем одновременно, одновременно замираем, а потом начинаем смеяться. Будто ничего нет и не было. Так хорошо-хорошо.
- Ты нужен мне, - говорю наконец слова, ставшие тяжелыми за все эти месяцы.
Улыбка пропадает с твоего лица.
- Джей… я не могу.
И все становится по-старому. Я не нахожу в себе сил опять потянуться к тебе.
***
И опять все эти дни-недели, проносящиеся мимо, как деревья и телеграфные столбы. И время, наверное, действительно обладает какими-то там свойствами, потому что оно дарит понимание и решение. Ведь не бывает, чтобы сразу «и жили они долго и счастливо».
Сначала нужно убить всех драконов и злых ведьм. Разоблачить всех монстров в конце книги.
Все должно быть красиво, потому что я так хочу.
Я иду по проходу к алтарю. Повторяю тихо, себе под нос:
- Остановите этот поезд, черт возьми, я никуда тебя не пущу. Никуда ты не сойдешь. Или спрыгнем вместе. Тут уж все или ничего.
И я наверняка выгляжу как форменный сумасшедший – заросший и в драных джинсах, потому что я вообще не собирался здесь появляться, только не сегодня, я бы просто продолжал сидеть дома пялиться в стену, но потом представил жизнь без тебя и у меня открылось чертово второе дыхание, потеря сознания, после которой я сразу оказался на пороге этой церкви, как в какой-то идиотской мелодраме. Кто-нибудь знает причины, по которым эти двое не могут стать мужем и женой? Я, я, я знаю. Причина в том, что ты – долбанная любовь всей моей жизни. В том, что без тебя я ничего не значу, слышишь? И я скажу тебе об этом – при всех или наедине, неважно. Но сегодня ты не женишься. У меня хватит желания говорить и бороться за нас – на двоих. Я буду бороться за тебя.
И вот я иду, такой брошенный, но полный желания найтись, а ты будто сошел прямо с фотосета для рекламы Армани или Хьюго Босс или еще какой хрени, в общем, ты настолько красив, что нам хоть сейчас с тобой в паре сниматься в ремиксе Красавицы и Чудовища.
Я думаю - сдавайся. Я не оставлю, никогда не оставлю тебя. Ты уйдешь, но я пойду за тобой и найду тебя. Я упаду на колени, только бы быть с тобой. Я останусь с тобой в темноте. В тени твего сердца.
Где-то остаются все мои слова и другие нужные вещи, но я все равно иду.
Я иду к тебе.